— Ты не чувствуешь себя немного… понимаешь, стесненной? — однажды спросила она Надеж. Надеж лежала на животе. Она лежала без верхней части купальника, а на ее загорелых округлых ягодицах виднелась лишь тонкая белая тесемка — кто-то недавно привез ей совершенно невидимый бикини из Рио. Она была без ума от него.
— Стесненной? С чего бы это? — пробормотала она из-под своей руки.
— Ну, знаешь… мы тут лежим полуголые, а слуги ходят мимо нас. Не знаю… но мне немного не по себе.
— О, ради бога. Мы их нисколько не интересуем. Мы для них не привлекательны, понимаешь?
— И ты в это веришь? — Бекки приподнялась на локте и взглянула на идеальные формы Надеж рядом с ней.
— Это так. Им нравятся… другие вещи. Ты видела их женщин?
— О, перестань, Надеж. Ты из Лондона. В смысле, наверное, ты немного отличаешься от англичан, выросших здесь, но ведь у тебя должны были быть друзья темнокожие или из Азии. Конечно.
— Ну, конечно, были. Но это было там. Дома все совершенно по-другому. Ты привыкнешь, вот увидишь. Я тоже находила подобные вещи немного странными, когда впервые вышла загорать, но так и есть — мы для них невидимы, кроме дня выдачи зарплаты. Тогда начинается нескончаемый поток жалостливых историй: одному денег занять надо, просит еще до следующей выплаты, другому домой надо ехать… бабушка, видите ли, умерла, и много всего другого. Это невыносимо.
Бекки ничего не ответила: ей было стыдно сказать правду. Что бы там Надеж ни говорила о местных женщинах, Бекки чувствовала, как накалялась атмосфера вокруг, когда они лежали у бассейнов. Это было видно по взглядам, которыми «ребята» обменивались каждый раз, когда одна из женщин переворачивалась на другую сторону, выставляя напоказ покрасневший живот и молочно-белые груди, потягиваясь за полотенцем или напитком; это было видно в манере Джозиана говорить «да, мадам» каждый раз, когда она просила его о чем-либо… это было повсюду. Но никто больше не замечал этого. Или, если даже и замечали, то старательно скрывали свои страхи. Она поймала себя на том, что снова мысленно говорит с Амбер. Если на свете и был человек, которому она могла рассказать свои подозрения, то это была Амбер. Она бы поняла. Но Бекки потеряла ее дружбу из-за своей глупости и трусости, и она не знала, как вернуть ее.
— Поразительно, не правда ли? — Это голос Гида вернул ее в настоящее. Она все еще стояла перед картиной.
— Она прекрасна.
— Ты не поверишь, сколько я за нее заплатил, — сказал Гид, закурив сигарету. — Взял ее почти даром. Честно, эти ребята… понятия не имели, что делают. А если бы он стал настоящим художником… ты представляешь? — Бекки посмотрела на него, прикусив губу. Господи, неужели в этих людях не осталось ничего человеческого?
— Где он рисует? — наконец спросила она.
Гид пожал плечами:
— Не знаю. Он брат человека, который работает на меня. Он однажды принес картину ко мне в офис, показать кому-то. Я увидел ее и, так, между прочим, решил купить ее. Цвета необычные. И я сразу же понял, что она отлично впишется в интерьер над камином.
— Гидеон, ты не мог бы узнать, где он работает? Этот брат твоего сотрудника. Мне хотелось бы встретиться с ним. И узнай, есть ли у него еще работы, — вдруг вырвалось у Бекки. Ей в голову вдруг пришла одна идея.
Гид рассеянно кивнул:
— Да, конечно… хотя сомневаюсь, что ты найдешь еще что-нибудь подобное. Понимаешь, у них с этим проблема. Они делают дело хорошо единожды, но повторить никогда не получается. Это что-то вроде…
— Это было бы чудесно, — перебила его Бекки. Она больше не могла это выслушивать. — Я загляну на неделе. Я позвоню предварительно, скажем, в среду.
Он кивнул, она повернулась и ушла. Когда она нашла Генри, он разговаривал с Кейт, высокой, хорошенькой брюнеткой. Она снова наблюдала, как Генри играл свою любимую роль — опытного гида по джунглям, — а лицо Кейт в ответ светилось участием и восхищением. Бекки покачала головой. Да что с этими людьми творится? Что особенного в том, чтобы отвезти и привезти обратно кучку переевших и переплативших туристов в деревню, о существовании которой они даже не знали, чтобы посмотреть на животных, которые в любом другом подобном месте съели бы их заживо? Генри считал себя каким-то современным героем, африканским Индианой Джонсом с широкополой шляпой и в твидовых брюках. Что за бред. Правда-то вся в том, что Генри был чуть-чуть больше, чем прославленный садовник. Это Джок возил туристов в самую гущу джунглей; это он прокрадывался мимо львов и слонов с единственным ножом для обороны. И именно Джок сплавлялся вниз по Замбези, заполоненной крокодилами и гиппопотамами, снующими рядом с его каноэ — а не Генри. Она заметила, как он нахмурился, когда она приблизилась. Она знала, что он ненавидел, когда его ловили на лжи, и что именно она могла это сделать. Большинство людей на этих вечеринках скорее руку себе отрежут, чем сядут в каноэ и пустятся по реке, полной крокодилов, или будут спать в палатке. Только в этом, похоже, она была с ними солидарна. Бекки терпеть не могла джунгли и все, что с ними было связано. Ей больше нравилась городская толпа, а когда «лэндровер» поворачивал на Борроудэйл-Драйв, она вообще считала себя в раю. Она до сих пор помнила тот взрыв смеха, когда на первом ее вечере среди них она сказала, что ничего не доставляет большего удовольствия, чем открыть шкаф или ящик с полной уверенностью, что оттуда не выползет ничего неожиданного.
— О, привет… — Генри раскраснелся. Все из-за пива и пристального внимания Кейт.