Наконец в последнюю неделю февраля в британском паспорте Генри стояли все необходимые разрешающие штампы, и теперь они могли уезжать.
Они приземлились в международном аэропорту Хараре прекрасным теплым осенним днем. Они переместились в южное полушарие, как он объяснил ей, хотя, честно говоря, сама Зимбабве находилась в тропиках. Но большая часть страны расположена на возвышенности, поэтому здесь было прохладнее, чем в близлежащих тропических странах. На автобусе они добрались до города, и ночь провели в «Куртени» в центре города, милом отеле с бассейном. Бекки повернулась, когда он вошел в комнату, глаза у нее сияли радостью. Она все именно так себе и представляла — пышная зелень, экзотические цветы. Она определенно полюбит Зимбабве, так она сообщила Генри. Он безразлично посмотрел на нее. Хараре поразил его — там не осталось ничего от того сонного, тихого городка, который он знал подростком. Он не представлял, чего он ждал от этого места, но, как только они приземлились, огромная волна ожидания чего-то невероятного тут же исчезла. Никто не узнавал его, и никого даже не интересовал тот факт, что в его британском паспорте в графе «место рождения» значился Гверу, городок, где некогда его отец содержал ферму. Черные жители Зимбабве, которые определенно не признавали в нем своего дальнего родственника, смотрели на него так, как и на всех остальных белых туристов — для них туристы были источником легких денег и зла, туристам они учтиво улыбались, но как только те проходили, срывали маски доброжелательности.
Он позвонил Фэафилдам и предупредил, что на следующий день они приедут. Договорились, что из Хараре они доедут до Чинхойи на автобусе, и оттуда позвонят им. Миссис Фэафилд сказала, что до Чинхойи всего полчаса езды — они встретят их на центральной автостанции. Бекки недоумевала, как они погрузят свои пять чемоданов в автобус, ведь… Она пожала плечами. Как-нибудь справятся. А пока, может быть, Генри захочет поплавать с ней? Генри покачал головой. Он не мог объяснить ей это — он просто не хотел сидеть у бассейна вместе с остальными бледными иностранцами, словно он на дешевом отдыхе, и смотреть, как чернокожие официанты в форме торопливо снуют взад и вперед.
— Но мы и так туристы, — сказала озадаченная Бекки. — Разве нет?
— Ты, может быть. Но не я, — нахмурился Генри.
Бекки вздохнула. Она не могла понять, что на него нашло с того самого момента, как они приехали сюда. Он вдруг стал таким угрюмым.
— Что ж, а я пойду поплаваю, — сказала она, затянув потуже купальник. Генри даже не посмотрел в ее сторону. Она взяла полотенце и ушла. Он повел себя глупо. Поплавать стоило бы после десятичасового перелета. Ей даже не удалось вздремнуть. Немного взбодриться — именно то, что ей нужно.
Когда она вернулась, на кровати лежала записка от Генри. Он ушел на прогулку и будет ждать ее внизу у барной стойки через час. Она пожала плечами. Наверное, ему нужно время, чтобы привыкнуть к новой жизни на старом месте. Она уже и позабыла, сколько времени он провел вдали отсюда… в Англию он ребенком приехал? Она не помнила. Бекки стянула купальник, заметив, что уже покрылась легким здоровым розовым загаром, и исчезла в душевой.
Она была в одном из своих элегантных платьев, заметил Генри, заходя в отель. Несколько молодых европейцев уже кружили вокруг нее, и он почувствовал легкое чувство гордости. Он прошел через холл, положил руку ей на плечо и поцеловал ее в губы… она была довольна. Он придвинул стул для себя и сел, наблюдая, как другие мужчины расходятся по стойкам, чтобы заказать себе очередной напиток в гордом одиночестве. Она моя. Руки прочь. Это был тайный язык, но понимаемый всеми. Он заказал пиво и южноафриканские сосиски со специями. Она попробовала их и тут же скривила лицо.
— Фу. Просто какой-то телячий рубец с потрохами.
Он рассмеялся над ее выражением и сам разделался с сосисками. Три порции пива и две порции сосисок восстановили его хорошее расположение духа. Ему доставляло удовольствие наблюдать, как Бекки медленно теряет голову от южноафриканского белого вина, тогда он решил заказать тарелку чипсов — потешаясь над ней, когда бармен строго спросил: «Сыр с луком, мадам, или соль с уксусом?»
— Жареный картофель, — перевел Генри для нее. — Картофель фри.
Бармен кивнул. Через десять минут перед ней стояла тарелка бледных, довольно сырых чипсов.
— Что здесь люди вообще едят? — спросила она невинно.
Со стороны бармена послышался какой-то странный звук — смешок? Генри налился краской.
— Садзу, в основном, местную кашу такую, — сказал он, понизив голос. — Это самое распространенное блюдо.
— Ты это сейчас ешь? Звучит отвратительно.
— Э, нет. Я хотел сказать… увидишь сама. Здесь есть все. Все, что ты захочешь.
Бекки кивнула.
— Думаю, мне и вправду здесь понравится, — возвестила она радостно. — В самом деле. — Генри поднял свою кружку с пивом. Ему бы этого очень хотелось. И он не терял надежды на это. Хотя сам все еще не мог привыкнуть к этому месту.
— Генри? Генри Флетчер? — позвал его кто-то. Генри обернулся. Огромный краснолицый человек стоял рядом с белым, довольно стареньким «пикапом», и энергично махал им рукой.
— Должно быть, это они, — обратился он к Бекки. Он помахал в ответ.
— Чтоб мне провалиться, — вырвалось у Бекки, которая не могла глаз от них отвести. Миссис Фэафилд была похожа на ходячую бочку. Ходячая цветастая бочка. Она была далека от того образа, который воображала себе Бекки.